Песни далекой Земли [сборник] - Артур Кларк

Я не разделял их веру, но как можно отказаться от такого бесценного подарка? Оставлю его здесь, где на Талассе впервые появилась человеческая жизнь. Еще один дар с Земли. Возможно, последний.

— Не говорите так, — воскликнула Мирисса. — Мы получили от вас столько даров, что не счесть.

Кальдор печально улыбнулся, глядя на знакомый пейзаж, открывающийся из окна библиотеки. Здесь он был счастлив, изучая историю Талассы и получая бесценные сведения. Они сильно помогут, когда на Сагане-2 возникнет новая колония.

«Прощай, старина, — прошептал он Материнскому Кораблю. — Ты сделал свое дело. Предстоит долгий путь, и пусть "Магеллан" преданно служит нам, как ты служил в свое время. Мы полюбили твоих детей».

— Уверен, друзья согласились бы со мной. Мой долг исполнен. Здесь, в музее Земли, реликт в большей безопасности, чем на корабле. «Магеллан» может так и не добраться до Сагана-два.

— Глупости. Все будет хорошо. Но вы не рассказали о сокровище внутри седьмой миниатюры.

— Она хранит последнее, что осталось от великого человека. Он основал единственную веру, не запятнавшую себя кровью. Уверен, он бы удивился, узнав, что его зуб отправится к звездам через сорок столетий после смерти хозяина.

52

ПЕСНИ ДАЛЕКОЙ ЗЕМЛИ

Настало время прощаться. Расставание, неотвратимое и окончательное, как сама смерть, ближе и ближе. Однако, плача и сокрушаясь, люди на Талассе и на корабле чувствовали, что стало легче. Пусть так, как прежде, уже не будет, зато жизнь вернется в норму. Земляне слегка злоупотребили гостеприимством радушных хозяев. Пора уходить.

Даже президент Фаррадайн смирился и оставил мечту о межзвездной Олимпиаде. Для него нашлось утешение. Морозильные установки из Мангровой бухты перевезли на Северный остров. Первый каток на Талассе должны были закончить к Олимпиаде. Вопрос — успеют ли подготовиться участники состязаний. Однако многие молодые люди часами недоверчиво смотрели на выступления великих спортсменов прошлого.

Все согласились, что в честь отбытия «Магеллана» следует устроить прощальную церемонию. Долго не могли определиться, в чем она должна состоять. Несмотря на бесчисленные частные вечеринки, требующие немало душевных и физических сил от участников, никто не знал, как и где организовать официальное мероприятие.

Мэр Уолдрон, посчитавшая себя вправе выступать от имени Тарны, полагала, что церемонию следует провести в месте Первой высадки. Эдгар Фаррадайн возражал, говоря, что президентский дворец, несмотря на скромные размеры, подходит куда больше. Какой-то умник предложил в качестве компромиссного решения Кракан, заметив, что знаменитые виноградники — лучшее место для прощальных тостов. Вопрос оставался в подвешенном состоянии, когда чиновники Талассианской вещательной корпорации, самые шустрые и предприимчивые на планете, не привлекая внимания, взяли дело в свои руки.

Прощальный концерт должен запомниться надолго и остаться в виде записи для будущих поколений. Никакого отвлекающего видео, только музыка и краткие комментарии. Наследие двух тысячелетий напомнит о прошлом и даст надежду на будущее. Звучать должен не реквием, но колыбельная.

Удивительно, что композиторы продолжали создавать новые произведения после того, как их искусство достигло технического совершенства. За две тысячи лет электроника дала полную власть над различимыми человеческим ухом звуками. Казалось бы, на этом возможности музыки исчерпаны.

Действительно, понадобилось около ста лет электронного писка и щебета, прежде чем творцы овладели нынешними безграничными возможностями. Технология и искусство вновь успешно воссоединились. Новые композиторы не превзошли Бетховена или Баха, но приблизились к ним.

Легионам слушателей концерт напоминал о неизвестном — о том, что принадлежало Земле. Медленный звон громадных колоколов, поднимающийся, подобно невидимому дыму, над шпилями древних соборов; звучащее на забытых языках монотонное пение упрямых лодочников, гребущих домой на закате против приливной волны; песни воинов, идущих на последнюю битву; приглушенный ропот десятков миллионов голосов в просыпающихся на заре больших городах; холодный танец северного сияния над бесконечными морями льда; рев могучих двигателей, уносящихся к звездам. Все это было в музыке, что рождалась в ночи, — песни далекой Земли, пронесенные сквозь световые годы…

В качестве завершения постановщики выбрали последнюю великую симфонию, написанную в годы, когда Таласса утратила связь с Землей. Собравшиеся слышали ее впервые. Но главная тема, тема океана, особенно подходила к моменту. Живший столетия назад композитор вряд ли пожелал бы большего, знай он, какое воздействие произвел его шедевр.

«…Я писал "Плач об Атлантиде" почти тридцать лет назад. Определенных мысленных образов во время работы не возникало; меня интересовали не конкретные сцены, а эмоциональные реакции; хотелось выразить в музыке ощущение тайны, грусти, чувство непреодолимой потери. Я не пытался изобразить звуковой портрет разрушенных городов, населенных только рыбами. Но когда звучит "Lento lugubre", пусть даже в голове, как сейчас, происходит странное…

Все начинается на сто тридцать шестом такте. Серии аккордов, нисходящих до самого нижнего регистра органа, впервые встречаются с лишенной слов арией сопрано, поднимающейся выше и выше из глубин… Как вам известно, я построил тему на песнях больших китов, могучих менестрелей моря. Мы слишком поздно заключили с ними мир… Композиция создавалась для Ольги Кондрашиной. Никому другому не под силу исполнить эти пассажи без помощи электроники.

Начинается вокальная линия, и я словно попадаю в иную реальность. Стою на большой городской площади, такой же широкой, как площадь Святого Марка или Святого Петра. Вокруг полуразрушенные здания, похожие на греческие храмы, и опрокинутые статуи, опутанные медленно покачивающимися зелеными водорослями. Все покрыто толстым слоем ила.

Поначалу площадь пуста; затем появляется нечто пугающее, волнующее… Не спрашивайте, почему я всегда вижу это будто в первый раз.

В центре небольшой холмик. От него во все стороны расходится узор из линий. Не разрушенные ли это стены, частично погребенные илом? В их расположении нет смысла; я не сразу понимаю, что холмик… пульсирует.

Мгновение спустя замечаю два огромных немигающих глаза. Уставились на меня, не шевелятся.

Больше ничего не происходит. Жизнь здесь замерла шесть тысяч лет назад, в ту ночь, когда рухнул барьер, преграждающий путь воде, и море хлынуло через Геркулесовы столбы.